Одна строка, всего одна строка!
А сколько чувств и полноты душевной.
Даёт порою строчка из стиха
Душе восторг негаданный, волшебный.
И понимаешь мира красоту,
И как преобразит её искусство.
Найдёшь нежданно путеводную звезду,
И пальцы рук своих сожмёшь до хруста.

Март кончился – он лишь начало,
За ним апрель – рассвет весны.
Сначала медленно, устало,
И ночи в звёздах холодны.
Потом, как будто завлекая,
То отступив, то всё быстрей,
В цветенье ласкового мая
Дни побегут сквозь скорбь дождей.
И в сладком запахе сирени
За маем к нам придёт июнь.
А с ним и в жизни перемены.
Чтоб к лучшему, то трижды сплюнь!

P.S. Через левое плечо.

Пушистым снегом завалило крыши,
Засыпало деревья и поля.
Ты далеко, и вряд ли ты услышишь,
Как больно сердце бьётся у меня.

Как я скучаю, как во сне мне снишься,
Как мысли о тебе метель уносит прочь.
А снег летит, а сердце в грудь стучится,
Как будто быть в груди ему совсем невмочь.

Твой синий взгляд через снега я вижу.
Сквозь вьюгу слышу шёпот губ твоих.
Ты далеко, но с каждой ночью ближе
Загадочным путём заклятий колдовских.

Нет, не умерли те, кто любимы.
Вместе с нами да будут друзья.
И всё то, что невыносимо –
Позабыть невозможно, нельзя.
Память помнит, наверно, о главном,
Но негаданно вдруг промелькнут
Незаметные мелочи в давнем:
Пруд за домом, травы изумруд,
Звук когда-то услышанной песни,
Скрип калитки в ночной тишине,
Свет звезды в глубине небесной,
Ночь с собою наедине.
И томленье с любимой в разлуке,
Что случается в жизни не раз.
Материнские добрые руки,
Вытиравшие слёзы из глаз.

Может всё это мелочи просто,
Но из мелочей соткана жизнь.
Это всё в моих девяноста:
Розы, канны, репьи и полынь.

Жизнь без любви пуста. Какой в ней смысл?
И кто же в мире ближе, чем любимый!
В ней близость двух сердец неодолима.
И знает это каждый, кто любил.

Любовь, как дерево, растёт сама собой,
Всё существо опутает корнями.
Проникнет в душу неизвестными путями.
И станет неизбежною судьбой.

Любовь, как молния, удар наносит вдруг.
Обрушится с небес подобно ливню.
Сметёт покой, размеренность, гордыню.
Затянет в колдовской, волшебный круг.

Корысти нет в любви – она не ждёт наград.
С ней подвиг совершить – не труд, а радость.
Не получать, а отдавать в ней надо.
Но потерять её – страшнее нет утрат.

Как станет пусто в жизни без неё!
Как жить тогда, и чем заполнить душу.
И, кажется, что мир вокруг разрушен:
Ушла, ушла … Нет жизни … Бытие …

1.
Я зашёл в палату. Она лежала в постели бледная, осунувшаяся. Сел на край кровати. Погладил холодные пальцы. Она слабо улыбнулась. Потом будто облачко укрыло её лицо – веки опустились, обозначились морщинки у губ. «Тебе плохо», – спросил я. Она опять слабо улыбнулась. На столе в баночке стояли две белых розы. Я встал, подлил в баночку воды. Почувствовал их слабый аромат. «Я завтра опять зайду». Она чуть пошевелила ладонью.

2.
Мы познакомились в саду. Была ранняя осень. Тепло. Она сидела на скамейке под высокой липой, читала книгу. Я сел рядом. «Что читаете?», – спросил я. «Тургенева, «Вешние воды». «Там про итальянку», – вспомнил я. Читал давно. Книг было мало. У соседей по коммуналке я взял книгу, называвшуюся «Три повести». «Ася», «Первая любовь», «Вешние воды».
Мы поговорили о том, что у Тургенева отношения мужчины и женщины как-то не складываются. Потом пошли к выходу из сада. Там стояла старушка, продававшая цветы. Вспомнилось тургеневское: «Как хороши, как свежи были розы».

3.
Мы плыли на теплоходе по Волге из Ленинграда до Астрахани и обратно. Круиз. Осень, ещё тепло. Теплоход стоял в шлюзе. Мы стояли у борта. Ночь. Небо полное звёзд. Звезда вдруг покатилась по небосводу. «Задумал желание», – спросила она. «Нет. Забыл». Теплоход начал опускаться. Стало темнее и прохладнее. Мы пошли в каюту.
Мы не часто бывали вдвоём – трое с сыном в однокомнатной квартире. Он у бабушки, а мы здесь в маленькой каюте: слева умывальник, справа шкаф. Две кровати, два кресла у окна и стол между ними. На столе стакан, в нём две белых розы. Уют на двоих.

4.
Едем в автомобиле на дачу. Сын за рулём. Кот никак не найдёт себе подходящее место. Он терпеть не может эти поездки: как увидит, что собираем вещи, так прячется в самый дальний угол. Наконец нашёл – лёг сыну на колени. Видимо, считает это место самым безопасным.
Проехали Выру. Здесь когда-то на станции бывал проездом Пушкин. Дальше мост через Оредеж – на том берегу дом Набоковых. Эти места описаны в повести Набокова «Другие берега». Отсюда уже не далеко. Свернули с шоссе – впереди деревенька, где на высоком шесте гнездо аиста. Заезжаем в последний двор, где всегда покупаем молоко.
Ну вот и наша дача. Въезжаем. Под окном куст с цветущими розами.

5.
Я сижу у двери в операционную. Почему-то вспомнил, как после дождя с листика липы скатывается последняя капля: медленно приближается к краю, чуть задерживается на краю и падает вниз, исчезая в мокрой траве.
Вышел доктор. Что-то говорит. Слов не слышу, но … Он погладил осторожно меня по плечу и пошёл по коридору.
Не помню, как вошел в палату, где лежала она. Палата ещё не убрана. Одеяло сдвинуто к краю, на подушке ямка от её головы, тапочки задвинуты под кровать. Пятнышко на столике – увядший лепесток розы.

Начало сентября. Ещё тепло.
Ещё не падали с деревьев листья.
Но это лето страшно быстро шло
Шагами ненавистного фашиста.

Враг взял Смоленск, и Киев окружён,
И Ленинграда началась блокада.
Непоправимым кажется урон –
До боли невозможные утраты.

Но слишком рано радовался враг:
Не сломлен дух великого народа.
Мы долго запрягаем – это факт,
Но на смерть бьёмся – такова порода.

Враг побывал у нас в стране не раз,
Бывало, и в Москве враги стояли.
И надо было, чтоб Россия поднялась,
И пал Париж, и взят Берлин в финале.

Не ради славы и наград встаёт народ –
За Родину своей он платит кровью.
За отчий дом, за то, что сердце жжёт,
За всё, к чему относимся с любовью.

Истории урок запомнить всем пора:
Полякам и французам, немцам, шведам.
История земли трагична, но мудра --
Любое действие чревато рикошетом.

Сверкала гладь небес. Блестели воды.
И сладко пахло разноцветьем трав.
Дни начинались в зареве восхода,
Сменяясь ночью, землю обласкав.

Деревья и кусты качал тихонько ветер.
Среди листвы прохладно было днём.
Прощался день с землёю каждый вечер,
А утром пробуждал и умывал дождём.

И люди стали появляться временами:
То дерево рубил в чащобе дровосек,
Влюблённые, обнявшись, ворковали,
Звенела песня, раздавался смех.

Но вот вдруг загудел весь мир однажды,
Казалось, надвое расколется земля.
Летела смерть друг в друга без пощады,
Всё встречное вокруг испепеля.

И, кажется, опять, как в времена потопа,
Решалась человечества судьба.
Не дай Бог повторить нам Ноя опыт --
Спастись от гибели в ковчеге, как тогда.

Возможно, мир летит в тартарары.
Но можем ли мы, люди, сделать что-то?
А может подождём? Но до какой поры
Нам представлять собою Дон Кихота.

За этот мир мы все вину несём,
С нас спросится на том и этом свете.
Нам кажется: мы к делу не причём,
Не думаю – мы все за всё в ответе.

Пусть полный мрак и беспросветна тьма,
Но там за тьмою где-то море света.
И чтоб во тьме мы не сошли с ума,
На месте не стоит – вращается планета.

Что делать и как жить, решает каждый сам –
На каждую болезнь нет общего рецепта.
Хоть страстно хочется поверить чудесам,
Но всё же и от нас нужна любая лепта.

Мой сад. Там тишина и тени.
Там можно помолчать с самим собой.
И воздухом дышать до опьяненья,
И ненадолго обрести покой.
Там чувствуешь себя непринуждённо.
Искать не надо – лишь раскрой глаза:
Вот бабочка, жук тащит увлечённо
Кусок коры, мух ловит стрекоза.
Бредёшь куда-то тихо по тропинке,
И не куда-нибудь, а просто так.
Кивают дружески рябинки и осинки,
И ласково шумит ветвями березняк.
Найдёшь свою знакомую скамейку.
Присядешь. Что-то вспомнишь наугад.
Ну, может ту девчушку чародейку.
Спасибо, мой любимый старый сад.

Уходит каждый час и каждая секунда –
Вот только что была и нет её уже.
Я видел лишь вчера: тонуло в море судно -–
Сегодня пью в тиши шампанского фужер.

Друзья уходят в вечность безвозвратно,
И мы с тобой уйдём, когда наступит срок.
Сменялись на земле день-ночь тысячекратно,
Неисчислимо раз горел зарёй восток.

Не ведает никто, куда уходит время.
Таков ли этот мир, как был лишь час назад?
Но вопреки всему мы остаёмся с теми,
Кто с нами рядом был так много лет подряд.

Туман. Грохочет вдалеке прибой.
Бьёт колокол устало, равнодушно.
Седые капли на ветвях послушно
Стекают вниз, стуча наперебой.

Туман всё замыкает в малый круг,
Видны лишь очень близкие детали.
Они, то из тумана выступали,
То пропадали, исчезали вдруг.

Светил в тумане солнца тусклый свет,
Оно лишь иногда пятном виднелось белым.
И листья источали запах прели,
Прощальный посылая нам привет.

Всё также сонно рокотал прибой.
Шумел в деревьях голых стылый ветер.
Казалось, он везде, на всей планете,
Встал в эту осень на постой.

Берёт природа наши чувства в плен:
И листьев золото, и мокрый гальки запах.
Потряхивает жизнь нас на ухабах –
Мы падаем, но вновь встаём с колен.

Ничего важнее точки
В написанье знаков нет.
И в поэзии, и в прозе
Это главный элемент.

Надо ставить больше точек:
Фраза – образ или мысль.
Предложенье – оболочка
И содержит полный смысл.

Но важна и запятая –
Без неё весь слог не чист,
И слова в разброд, как стая,
Прилетят на чистый лист.

Вспышка молнии абзацы,
Позволяют ритм менять.
Чти абзацы словно святцы,
В них слова стоят, как рать.

В целом препинанья знаки
Очень твёрдо держат текст.
А без них слова – ватаги,
Не стихи, а полтергейст.

Вот и осень – оранжевый бред.
Под ногами шуршащие листья.
Время долгих с друзьями бесед
Промелькнувшей поры очевидцев.
Очень быстро промчался наш век,
Что же делать – отмерены сроки.
Не припас мир для нас оберег,
Если даже поверишь сороке.
От судьбы не уйдёшь никуда,
Потому и тревоги напрасны –
Никому не узнать никогда,
Где найдёшь заплутавшее счастье.
Жизнь без счёта событий полна –
Всё, что было и будет, приемлю.
Может статься, нам хватит ума
Не сгубить нашу чудную землю.

Взбегали волны на песок
И отступали, сбросив пену.
Дул лёгкий знойный ветерок,
А море улыбалось небу.
Бежала за волной волна
На берега с весёлым плеском,
Казалось, что волна пьяна –
Ей в море весело и тесно.
А ветер гладил моря грудь,
И с нежной лаской грело солнце,
Надеясь, что когда-нибудь
Чего-то большего добьётся.
Под нежной силой этих ласк
Вздыхало море чуть дремотно,
Нисколько, впрочем, не боясь –
Всё было много раз. Бессчётно.

Земля, повитая легендами,
Кто только не прошёл по ней.
Оставили народы древние
Следы под тенью ковылей.
Сарматы, скифы, гунны, половцы,
Татары здесь лежат в степи.
Да головы казачьей вольницы –
«Казачьи чёрные чубы».
Где проливалась кровь казацкая,
Цветёт татарник по весне –
Цветок, как капля крови алая,
Он в память нам о старине.
За Дон врывалась Русь бродячая:
Искала долю голытьба.
Их кровь казацкая горячая –
Нужна ей битва и гульба.

Над древней Тамариндой сумрак,
Течёт устало Танаис.
В нору свою пробрался суслик.
В степи иная нынче жизнь.
Зажглись в просторе неба звёзды,
Их в глади моря двойники.
Пройдёт неспешно путник поздний.
Вернулись с моря рыбаки.
Сгустилась мгла, закрыла берег,
Чуть слышно плещется вода.
Степь широка. И я уверен:
Земля здесь наша навсегда.

P.S. Тамаринда – Азовское море, Танаис – Дон.
«Казачьи чёрные чубы» – слова из песни.

Кончается всё в мире. Всё кончается.
Уходят в прошлое платформы фонари.
И с городом родным глаза прощаются,
С прошедшими годами – декабри.

Но не забыть никак родные улицы,
Где памятен, наверно, каждый дом.
Лишь стоит на мгновение зажмуриться
И вспомнишь ту калитку за углом,

Возле которой с замираньем сердца
Ты ждал судьбу свою в берете голубом.
Потом принёс коляску для младенца,
Ходил в кино с любимым малышом.

И как же это всё промчалось быстро –
Теперь в калитку ту вбегает внук.
И голова в берете серебриста,
И палочки в руке ты слышишь стук.

Кончается всё в мире. Всё кончается.
Куда светлее нынче светят фонари.
Нам прошлое, прощаясь, улыбается,
И, как всегда, за декабрями … январи.

Над морем сумерки. Одна звезда на небе,
похожем на туман. Желтеют фонари.
И тишина. Волны чуть слышный лепет
вдруг ненароком слух твой одарит.
А море равнодушно, как обычно,
то отойдёт от берега, то снова набежит.
И бережно, как кореш закадычный,
смывает боль с измученной души.

Я в переулке жил, он с Летним садом рядом.
Там на аллеях спят мои следы.
От вазы яшмовой до Фельтена ограды
С друзьями и один я часто там бродил.
Весной и летом, днём и белой ночью
Стихи читали мы под шелест старых лип,
И песни пели про девичьи очи,
И слушали в тиши шагов знакомых скрип.
Там и теперь, наверно, наши тени
Глядят задумчиво на мраморы богинь.
А те, кто перешли в иное измеренье,
Там тоже помнят сад среди других святынь.
Давно я не был там. Теперь там бьют фонтаны.
Но, как и прежде, пара лебедей
Волшебной красотой на сердце лечат раны,
И там Крылов сидит – наш басенный сенсей.
За лучшей в мире, за прекраснейшей оградой
Вся ширина Невы в гранитных берегах.
На свете для меня нет лучше в мире сада –
Не первый раз его прославили в стихах.

Всё забывается за давностью –
Сознание не диск магнитный,
А помнятся необычайности
И те, кто чем-то знамениты.
Обычно помнишь также истины,
Хотя они, возможно, ложные.
Бывают истины таинственны –
Они особенно тревожны.
И как слепой, по этой лестнице,
С её разбитыми перилами,
Едва спасая равновесие,
Бредёшь меж данности мерилами.
Но точно знаешь, что нет вечности,
И вся проблема только в сроках.
Поэтому так опрометчиво
И страстно люди верят в Бога.

В закатных заревах тогда кончалось лето,
Чудесны и теплы стояли вечера.
Мы были молоды и не было запрета
Гулять всю ночь до самого утра.

Мы были счастливы, любовь была игрою,
Вино, гуляния, прощальный поцелуй.
Мы наслаждались мира красотою,
Как дети на рождественском балу.

И этот бал мы будем помнить долго,
И даже мнится мне: он был только вчера.
Оркестр играет – музыка не смолкла,
Всё до конца со мной, поскольку жизнь мудра.

Мы плохо знаем мир,
Да и себя не знаем.
Наш мозг словно эфир,
Что был когда-то раем.
И всё что было там
Теперь осталось в нас.
Быть может, лишь ашрам
Поможет нам сейчас.
Известно пять окон
В сознанья феномены,
Что, может, испокон
Заложено нам в гены:
Предчувствие угроз,
И знаний передача,
Каких-то слов гипноз,
И видеть даль удача.
Невидимый контакт
У братьев-близнецов.
И каждый этот акт,
Он в нас в конце концов.
Чудесен род людской!
Феноменален разум!
Но всё, что скрыто тьмой,
Известно папуасам.

P.S. Пять окон в тайны нашего сознания по результатам наблюдений. Обезьяны (и люди) передают знания через океан (одна макака начала мыть фрукты на одном острове, и это распространилось на другие острова). Предчувствие будущего (предчувствие опасности). Появление объектов, которые мы увидели мысленно. Способность видеть сквозь пространство. Квантовая связь между разумами, как проявление квантовой запутанности (особенно, у близнецов).

Минули дни солнцестоянья,
Зима вошла в свои права.
Пора бы быть её сиянью.
Но снега нет – опять трава.

Дожди, а солнца нет в помине,
Дороги в лужах, с крыш капель.
Вверху подобно гильотине
Сосулек нож, а шея – цель.

И кажется, что встало время –
Одно и тоже каждый день.
Разладилась зимы система,
Морозить нас природе лень.

Но всё равно и без мороза
Кружит снежинок хоровод.
Погода – это жизни проза,
Надежды символ – Новый год.

История бросает безучастно
В корзину времени прошедшие года.
А каждый день в истории лишь частность –
Настал, прошёл, не повторится никогда.

Но может оказаться день прошедший
В душе оставит свой незримый след:
Счастливый, может быть, а может и зловещий
Письмо в грядущее, закрытое в конверт.

И мы всё ждём, когда настанет время,
Аукнется нам прошлое судьбой,
Проклюнется посаженное семя.
Куда наш путь свернёт? Какой ценой?

Снег ложится на ресницы,
Тает на глазах.
Надевай-ка рукавицы,
Морозище – страх.
Позабудь о пересудах –
Сплетням сотни лет,
У людей свои причуды –
Лжи запретов нет.
Не бежать же заграницу
Из-за глупых слов,
Пусть болтают небылицы –
Мир везде таков.
Пересуды – это зависть,
Свет жестокосерд.
Не откажешь им в забаве –
Полон рот клевет.
Пусть болтают под сурдинку –
Ну и что с того.
Мы с тобой две половинки
Счастья одного.

Нет и не будет тебя прекрасней –
Такая одна на весь белый свет.
Я так люблю, но наверно напрасно,
Вечер в глазах у тебя – не рассвет.

Ты как видение неуловима …
Улыбка только мелькнула на миг.
И снова, не глядя, проходишь мимо,
Не слыша сердца влюблённого крик.

Я всё надеюсь – время наступит,
Спадёт пелена с твоих чудных глаз.
Как бы случайно, глаза потупя,
Пройдёшь, улыбаясь… Заря занялась.

Мерцали безразлично звёзды,
Светил туманно Млечный путь.
Мы шли вперёд. Довольно поздно,
Надеясь добрести когда-нибудь.

Ночная даль казалась краем,
Идёшь, идёшь – дорога без конца.
Нет никого – весь мир необитаем,
Мы в нём одни под властию глупца.

Он нас собрал к себе кого откуда.
Толпу рабов. И сунул в руки стяг.
Он говорил, казалось, очень мудро,
А поскоблить – врунище и дурак.

Он продал нас для своего величья,
Которое дороже всех святынь.
Но не спешил во всё ввязаться лично,
А результат – горчее, чем полынь.

Бывали и успехи, и провалы,
Слова пустые от начала до конца.
Любая дрянь в друзья к нам проникала.
Но скольких нет уже от вражьего свинца!

Он нашим главарём был в девяностых.
Мы с ним надеялись увидеть неба синь,
Но взяли рубль, а заплатили по сто.
Надеюсь, что запомнили. Аминь!

За оградой церковной деревья
наклонились к пяти куполам.
Над крестами сияют созвездья,
диск луны, скрытый напополам.

Там вверху неоглядные дали –
где ответы, что ждёт впереди.
На Земле лишь тоска и печали,
лишь тревоги и боли в груди.

Только вряд ли – там тоже наверно
вечный призрак несчастий и войн:
где-то в жизни заложена скверна
и не может быть жизни иной.

Но какая же жизнь без счастья?
Как с любимыми дни хороши!
Пусть, быть может, украдкой, нечасто
в мир откроются окна души.

Ну, а если тоска проберётся –
погляди на неё свысока.
И запомни – судьба улыбнётся.
Заплутается в счастье тоска!

Вечер зимнего дня,
мелкий снег на дворе.
Застилает туман
мутный свет фонарей.
Я шагаю пешком
мимо сонных витрин
из пустого вчера
в неизвестность пучин.
В мир магических слов:
«Ночь, аптека, фонарь».
В тот исчезнувший мир,
Где Петруха главарь.
Где шагают двенадцать
Через кровь и хаос,
Через Катькину смерть –
Впереди сам Христос.
Но не знает никто,
Что же нам суждено.
И увидишь ту ночь
Разве только в кино.

Странный сон
Не ясно было сон ли это –
Быть может, дрёма наяву.
Души мечтаньям нет запрета.
Что может ждать на рандеву?

Далёких гаваней картины
Смотрелись в жёлтый океан.
Старинной крепости руины.
Восточных женщин гибкий стан.

Их пальцев трепетная нежность,
Лукавый взгляд их узких глаз.
В нём целомудрие и грешность
Как бы нарочно на показ.

И их оливковые плечи
Мне виделись под сенью пальм.
И звуки мелодичной речи,
В которой страстность и печаль.

Казалось, всё я вижу в яви,
Но вдруг клубящийся туман
Меня задуматься заставил,
Что всё – жестокий сна обман.

Что нет ни гавани, ни женщин,
Лишь только небо в облаках.
И колокола звук зловещий
Отсчитывал не дни – века.

Звучало тихо беспрерывно
Одно и тоже: бом да бом,
И эти звуки заунывно
Соединяли жизнь со сном.

Когда душа в гармонии с природой,
Мы ощущаем мира красоту:
И падающих листьев позолоту,
Июньский день в сиреневом цвету.

Мы счастливы дождя хрустальной взвесью
И «золотым сечением» церквей,
Какой-нибудь нежданной доброй вестью
И драгоценной яркостью камней.

Играет солнца луч в упавшей капле,
И шум в лесу деревьев вековых,
Вся мира красота в этом спектакле –
Счастливое предвестие любви.

Возможно, в том людей природа,
Бывает в жизни странный час,
Когда ты ждёшь – случится что-то
И сердце чутко вздрогнет в нас.

Внезапно, словно ниоткуда,
Предчувствие возникнет вдруг.
Вот-вот с тобой случится чудо:
Не то – восторг, не то – испуг.

А, может статься, откровенье
Нежданно в душу снизойдёт.
Не дай то Бог, чтобы мученье
Или жестокий, грозный рок.

Жизнь так устроена нелепо,
Что очень важен каждый день.
И не задумываясь, слепо,
Так цели жизни прячем в тень.
Их окунаешь в неизвестность,
Жизнь утекает день за днём,
И если разобраться честно,
Мы будто в гору воз везём.
Без цели, ничего не знача,
Уходит жизнь за пядью пядь.
Хоть может и придёт удача
Лет этак в восемьдесят пять.
Случится что-то ненароком,
Придёт негаданный успех,
Но так снисходит лишь пророкам,
А смертным нам – пустой орех.
И значит надо ставить цели,
Будить уставшие сердца.
Ну, может быть, не от купели,
Но вплоть до самого конца.

Привычен нам словесный сор
Знакомых и избитых истин.
Их будто бы твердит суфлёр,
Но сор подобный ненавистен.

Как вдруг проснуться и прозреть,
А, может быть, измыслить хитрость,
Чтобы убрать, не слышать впредь
Весь этот мусор слов палитры?

Напрасный труд! Тяжёлый крест
Бороться с тем, что ныне стильно.
С пешком взойти на Эверест
Такая битва равносильна.

Что делать? Слушать счастье слов
Стихов серебряного века!
И радость пушкинских пиров!
Не зря же есть библиотека.

Жизнь так быстра, что слышишь свист в ушах,
Она летит куда быстрее света.
День, ночь – длинны, но жизнь – река в песках:
Ушла куда-то, не оставив следа.
Порою кажется, что наша жизнь – спектакль:
Сменяют друг за другом сцена сцену –
Там на подмостках жизнь, а мы толпа зевак,
Пришли – ушли, и новые на смену.
Нет, не лети так жизнь, немного задержись,
Хотелось бы так многое запомнить.
Остановись на миг. Как другу, улыбнись.
Я попросил, надеюсь, очень скромно.

У самой кромки, у воды,
Где белый нежится песок,
Ещё видны твои следы,
Бегущие наискосок.
Твой невесом и лёгок шаг,
Ты словно над песком паришь.
Ещё мгновение, зигзаг,
И в дали неба улетишь.
Тебя обнимет неба свод,
Оденет в голубой наряд.
Тебя с земли он украдёт,
А мне от неба… лишь закат.
И я в оранжевом огне
Ищу знакомые черты.
А после в запоздалом сне
Мне ночью снова снишься ты.

Возможно, только из мечты
Так хочется пожить подольше,
Пока не сожжены мосты
И не отравлено всё ложью.

Стремишься в дали облаков,
Туда, где голубеет небо.
Туда, где нет земных оков,
И где никто ни разу не был.

Там беззаветная любовь,
И там не увядают розы.
И может там страна стихов,
Не снисходящая до прозы.

Там все сбываются мечты,
И дети мудрые, как деды.
Непостижимой красоты
Стихи слагают там поэты.

Но, впрочем, зря туда я рвусь –
У нас у всех одна дорога.
И мы все знаем наизусть,
Что там на небе Царство Бога.

Ночь приближается. Не видно ни души.
Лишь ветерок над мокрыми садами
Умчаться в неизвестное спешит
И на прощание скрипит в саду ветвями.

Зажглись, мерцают тускло фонари,
Лишь круг неверный под собою освещая.
А в двух шагах не видно, хоть умри,
Ступаешь наугад, на лужи невзирая.

Вот первая звезда зажглась в ночи,
Ещё закат, померкнувший, заставши.
«Давай с тобой немного помолчим --
Итак мы знаем все резоны наши».

Слова сгорают, как фитиль свечи,
Мы всё давно друг другу рассказали.
Ну, может быть, не всё, а лишь почти,
Бывало даже голоса срывали.

Друг друга понимаем и без слов –
Не зря же вместе с нами наши годы.
Всё прожитое вместе, общий кров,
И радости, и нежность, и невзгоды.

Ну, что же, надышались – и домой,
Пора, мой друг, в любимые пенаты.
Вполне мы насладились тишиной,
Дни, впрочем, тоже шумом не богаты.

Спустился ангел на скамейку
В пальто и шляпе старомодных,
Стихи читает – не статейку,
С ним зонт от «прелестей» погоды.
Он символ петербуржцев старых,
И в тоже время их хранитель.
Он не любитель будуаров –
Он петербуржский долгожитель.
Невзгоды, голод переживший,
Хранит душевную культуру.
Он здешний, местный, он не свыше,
Не ждёт от власти синекуру.
Хранит в себе интеллигентность,
Добытую с годами мудрость.
Наш ангел любит эту местность:
И дождь, и заморозки утром.
Он зонтик свой закроет к лету,
Но ни за что не сложит крылья.
Нам от него бы эстафету,
Чтоб жлобов побороть засилье.

Мы рядышком, всего на расстоянье шага,
На плечиках твоих лишь голубой халатик.
И всё же, знаешь, мне нужна отвага,
И робость здесь моя совсем не кстати.

Боязнь моя какой-то род недуга,
Боюсь сломать тебя – ты станом так тонка.
Но я уверен – тянет нас друг к другу
С тех пор, как встретились глаза издалека.

Вот-вот ты упадёшь в мои объятья
И сбросишь свой халат. Так листья осень
С берёз, осин и лип снимает их как платья,
Чтобы видней была сквозь ветки просинь.

Пусть ветер за окном поёт свою сонату –
Под эту музыку так целоваться сладко.
Забудем стрелок бег по циферблату –
Всё время только наше. Без остатка.

В сонате свой волшебный мир,
В нём жалуется фортепьяно.
И каждый звук – на сердце раны
Излечит словно эликсир.

А фортепьяно вторит скрипка –
И снова режет по живому,
С ней память – память по былому
Вернётся много раз ошибкой.

И нет там больше ничего,
Как будто мы в начале мира,
Лишь звуков жемчуг из эфира.
И Бог там где-то… Высоко.

Болит Душа. Жена ушла к другому.
Как пережить? Чем жить теперь и как?
Бесцельно бродишь по пустому дому,
И старый дом не дом, а бивуак.
А память обжигает жизнью прежней:
Воспоминаньями о сладостной любви,
Любви безмерной и, конечно, грешной –
Такую нам не часто жизнь дарит.

Узнал её я в прелести невинной –
Доверчивой по-детски, чуть смешной,
Беспомощной как будто бы, наивной,
Несущей мне подарок неземной.
Всё потрясало сердце несказанно –
И дар божественный таить в себе дитя.
Я тело целовал. Она была желанна!
Я в бездну мчался, всё на свете очертя.

И вот финал – она ушла к другому:
Как будто сломан я напополам.
Я словно бы разрезан по живому.
Не пожелаешь это и врагам.

Стою у моря. Светел купол неба.
Темнеет вдалеке печальный горизонт.
И кажется, что прошлое всё небыль.
Прости мои признанья, древний понт.

Лучше спится на правом боку,
А на левом с любимою рядом.
Для мужчин, тех, кто в самом соку,
В целом мире нет лучшей отрады.

Тело женщины зыбкую гладь
Целовать до утра от заката,
Рай познать и опять целовать –
Ночь бывает такой полосатой.

Ночь с любимою словно костёр
Грусть растопит и сердце расплавит.
Ночь любви – и вулкан, и террор
С вечной тайною пенистой лавы.

Не попрощавшись с нами, жизнь уходит
И не вернётся никогда назад.
Упала капля из ведра в колодец,
Её не сыщешь даже наугад.
Что было, остаётся в прошлом только –
Вернуть и повторить его нельзя,
Не склеить нам разбитого осколки,
Ни врач не сможет, ни твои друзья.
Неси с собой всегда свой жизни праздник,
Пусть будет он с рождения всегда.
Наш мир велик, и ты в нём соучастник –
Сквозь нас идёт событий череда.
Жизнь каждого из нас неповторима,
Любой твой день и даже каждый миг.
Останется, быть может и незримо,
Всё то, что ты когда-нибудь достиг.
Нельзя прожить без собственных ошибок,
Но где ж такое бытие найдёшь.
И потому спасибо, жизнь. Спасибо
За каждый миг, который нам даёшь.

Он любовался, он светился ею,
Глазами целовал её глаза.
Смотрел в её лицо, благоговея,
В соборе так глядят на образа.

Она сияла свежестью девичьей.
Как бы с мороза блеск её зубов.
Она, как муза Данте, Беатриче –
Чудесный дар среди любых даров.

Он чувствовал восторг необычайный,
Казалось, все кругом смотрели на неё.
А голосок её, живой ручей хрустальный,
Баюкал душу, погружая в забытьё.

И пробуждая трепетную нежность,
Её рука легла в его ладонь.
Ему казалось не рука – подснежник,
Его ж рука пылала, как огонь.

Мне дорог каждый камень твой,
Аллей садов и парков шелест.
Зимой там снег ковёр расстелет,
Пленяя новой красотой.

Закружатся метели, вьюги,
Промчат машины в полутьме,
И в этой снежной кутерьме
Дома в обнимку, как подруги.

В двенадцать ровно пушки выстрел,
Сменив привычный бой часов,
Вспугнет застывших в камне львов
И приведет в восторг туристов.

Мерцанье к ночи фонарей
Дополнится подсветкой зданий,
Вождей и царских изваяний,
России лучших сыновей.

Нет, не забыть нам город наш –
Он поселился в нас навечно!
Пусть наша жизнь не бесконечна,
Нам Бог простит такую блажь.

В ночь выпал снег словно зимой.
Сирени куст поник под снега шубой,
Цветы сияли с побелевшей клумбы
Из-под сугроба розовой звездой.

Над садом вниз гирляндой снеговой
Свисали липы плачущие ветки.
У нас подобные чудачества не редки –
Ещё октябрь, а снег нам не впервой.

О, радостного утра блеск живой!
Глядят глаза любимой в сада снежность,
В них неба отраженье: синь и свежесть,
Проникшие нежданно в прах земной.

Тот нежный отсвет в женщины глазах,
В улыбке матери, что смотрит на младенца.
Рукой написанных Урбино уроженца:
Святые чистота и ласковость в чертах.

Чудесным образом, наверное, они
Вошли нездешние в поэзию, в искусство,
В земли просторы вкрапились и в чувства –
Всему прекрасному, что нам дано, сродни.

Ах, как давно я не был здесь.
Вот мост знакомый через реку,
Он прежний – обошёл прогресс –
Мост не подвластен жизни бегу.

Такой же. Словно лишь вчера
Стоял, опёршись на перила,
И также брызги серебра
Луна разбрасывать спешила.

А там на взгорье, впереди
Темнел садами старый город.
И вспомнились глаза твои,
Девичий стан и пальцев холод.

Весь замирая, руку взять
Тогда решился я впервые.
Ах, время, ты не можешь вспять
Вернуться в годы золотые.

В домах темно. Нет ни огня.
С моста поднялся я на взгорье.
Катилась вслед за мной луна
Не где-то в небе – на заборе.

От ветра с фермерских полей
Чуть слышно трепетали листья.
Казалось мне в руке моей
Не пустота – рука девичья.

А ночь была почти как та,
Когда в заветном нашем месте,
В саду под яблоней ждала
Меня любовь моя, невеста.

Я проскользнул в ваш сад тайком,
В тобой отпёртую калитку.
Белела в сумраке ночном
Под яблоней твоя накидка.

Я обнимал твой стан рукой
С каким-то радостным испугом.
Звезда мерцая за спиной,
Вторила сердца перестукам.

С тех пор прошла вся жизнь почти,
А всё, как день вчерашний, помню.
Мы чувства не смогли спасти,
Но память сердца неуёмна.

Лес заповедный – преграда
На границе донских степей.
Лес шумлив и полон прохлады.
Где-то в дебрях глухих Кащей.

А за лесом до самого края
Степь, дышащая запахом трав.
В небе коршуны над ветряками,
Над вершинами редких дубрав.

Там в степи открывается небо
С облаков синеватой грядой.
Тень от облака будто бы медлит,
Проплывая над головой.

Словно прячет от яркого солнца:
Шагай, мол, дальше до края степи.
Со светилом не стоит бороться,
Оно же горячее – испепелит.

Эх, набрести бы в жару на усадьбу
С кущей старых дуплистых лип.
Там, где птицы играют свадьбу.
И в траву – досыпать недосып.


Россия! Неохватны её просторы,
Судьба ей особенная отведена.
Мечети, синагоги, храмы, соборы.
Здесь, не сгорая, горит Купина!

День кончился, он пролетел, как птица.
Осенний, тихий день, обычный, как всегда.
Таких немало дней, они не будут сниться,
И не вернутся в наши жизни никогда.

А жаль, день был красив в своём уборе –
Туман белел, клён золотился за окном,
Лес в золоте листвы на дальнем косогоре,
В фате берёза, как невеста под венцом.

Дома на улицах, как в золочёных рамах
Среди аллей из старых, жёлтых лип.
Листвы цветной ковёр по улицам, в канавах,
Пройдёшься по нему – при каждом шаге всхлип.

А на коре деревьев видишь свет янтарный,
Так страстно перед сном их целовал закат.
Октябрь – месяц в общем-то печальный –
В нём грусти много. Без числа утрат.

Цветы лугов, лесов, полей скромны,
Но так глазам привычны.
Цветы родной нам стороны,
Как друг любимый, закадычный.

Своей стыдливой красотой
О позабытых днях напомнят,
Когда мы прятались с тобой
Там, где казалось нам укромней.

Они не прячут свой наряд
В теплицах здешних и заморских,
И не для царственных палат
Их скромный цвет – не бутафорский.

Для них привычен солнца свет,
Ночной узор созвездий вечных,
Стрекоз стремительный балет
И птичек пение беспечных.

Российских пажитей простор,
Туман холодный на равнинах,
И даже тот знакомый двор,
Где к дубу тянется рябина.

Бесполезно гоняться за счастьем –
Оно дано лишь знающим о нём,
Не в будущем оно, а в настоящем,
Не где-то там – оно в тебе самом.

И счастье однозначно и конкретно,
Как чистый воздух, льющийся в окно.
Он льётся непрерывно, неприметно,
Не знаем мы – он льётся всё равно.

Не в разуме восторг – в воображенье.
Как поцелуй, дели его с другим.
Без скупости делись, без сожаленья –
Мы вместе дольше счастье сохраним.

День тих и светел – это ли не счастье,
Иль мы с тобой в саду наедине,
Браслета змейка на твоём запястье …
Я несказанно счастлив! Все во мне!

Ехал всадник, закутавшись в плащ.
Плащ решила сорвать непогода:
«Закручу-ка я вьюгу, как пращ,
И слетит он капризу в угоду».
Ветер рвал одеяние с плеч,
Только всадник закутался туже:
«Надо душу от вьюги сберечь,
Не отдам душу мерзостной стуже».
Злилась подлая, ветром ревя,
Всю округу засыпала снегом.
Всё напрасно – бесилась зазря,
Не расправиться ей с человеком.
Вышло солнце внезапно из туч –
Осушило, теплом обогрело.
Как прекрасен живительный луч –
Снял немедленно плащ кабальеро.

Ласка, жалость сильнее, чем гнев, –
Сделать могут всё проще гораздо.
Для людей нужен счастья посев,
Но о людях власть помнит не часто.

Любой прошедший день,
Как чувственную данность,
Уносит время в тень:
Былое время – давность.
Всё впереди неведомое нам.
Хотя прошедшее довольно много значит,
В грядущее нельзя по прошлого следам:
Там в новом мире всё иначе.

С шуршаньем опадают листья,
Так сбрасывают к ночи платья –
У них застенчивость девичья,
Когда с землёй их ждут объятья.

А ветки смотрят вслед с печалью,
Без листьев холодно, пустынно –
Ещё не скоро снежной шалью
Зима укроет ночью зимней.

Земля ж раскрыв свои объятья,
Зароется в осенений шелест –
С цветною листьев благодатью
Так чудны красочность и прелесть.

А в дни морозного недуга
Всё так устроено в природе,
Что невозможно друг без друга,
Да и несносно жить в разброде.

Прелестный осенний букет хризантем,
В нём лета, ушедшего, краски.
Он ярок и нежен, как ханский гарем,
И полон чарующей ласки.

В нём утра прохлада и солнца тепло,
И осени запах бодрящий.
Птиц пенье случайно в него забрело,
И шорох листвы шелестящий.

Прощальный прошедшего лета букет
Нам дарит любовь и надежду.
Оставило лето свой добрый привет,
Как память о прошлом легенду.

Был жизни тайный час ночной,
Когда не знаешь сон ли это.
Плыл грустный месяц молодой
И в окна лил потоки света.
Свет проходил сквозь шёлк гардин,
Смягчая сумрак комнат мрачный.
Я в доме был совсем один,
Смотрел на этот свет прозрачный.
А в небе мчались облака,
В них плыл устало месяц бледный.
Глядел он в окна свысока
С усмешкою едва заметной.
Казалось, говорил: «Не спи!
В такие колдовские ночи
Порой сбываются мечты.
Мой свет любого заморочит».
И правда, в кресле у окна
Сидела женщина вся в белом.
Красива, молода, бледна,
Как будто бы чуть-чуть робела.
Так много беспокойных дней
Мы пережили с ней когда-то.
Быть вместе было всё трудней –
Жизнь часто ссорами чревата.
Любили мы, как могут те,
Кто заблуждались часто вместе.
Кто в дней привычной череде –
Две партии в одном оркестре.
И вот, казалось, с ней опять
Свиданье на исходе жизни.
Вернуть всё может месяц вспять –
Рогатый, рыжий и капризный.

В огне, в воде, в деревьях, в небе, -
Везде казался людям бог.
Он строг, коварен и жесток,
И в людях вызывал он трепет.

Глядишь на реку, на ручей –
Видны в них нимфа и наяда,
На дуб посмотришь – там дриада.
Сирены пели в тьме ночей.

В степи взбивали пыль кентавры,
В лесу бог Пан свистел в свирель.
В скале у троллей гранд-отель,
Бесами представлялись мавры.

Бог виделся в закатах солнца,
В безбрежных половодьях рек.
В вулканах бога слышен смех.
Бог даже в глубине колодца.

В любой причуде мнились боги:
Бог Зевс и весь Олимпа клир.
Да, что там! Богом создан мир,
Всё в нём, и человек двуногий.

____________________________________
Покамест в нас душа трепещет,
И верим мы в правдивость слов,
Нам власть дана творить богов,
И верить в бога голос вещий.

Долго я шёл по дорогам
разным: лесным и прибрежным,
радостным, грустным. Тревога
часто была неизбежной.
Что ж от дорог мне осталось:
золото листьев и посох,
вечер волос и усталость,
время прошедшего грёзы.
Бренность земли на подошвах,
зыбкость зрачков от тумана, –
в общем привычная ноша
жизни моей каравана.
Дни мои – жёлтые листья.
В них позабытого запах,
сложного время пятнистость
на переломных этапах.
Отсвет того, кто стучался
в наши знакомые двери.
Тех, кто с рожденья, сначала
свой был по духу и вере.
Золото листьев тускнеет,
скоро их ветер подхватит.
Ветер звени веселее
в честь неземной благодати.

Течёт сквозь пальцы золото песка,
стекает, как песок, и наша жизнь земная.
Дожди пройдут, дыханье ветерка
и нет следа. И был ли он – не знаем.

Уходит всё меж пальцев в никуда,
прощается без звука и без слова.
Недавно жизнь цвела, но нет нигде следа –
искрится лишь песок от солнца золотого.

И только моря плеск дыханием волны
несёт на отмель новые песчинки.
Предутренний туман далёкой старины
оставил здесь прощальные росинки.

Возьмёшь рукой песчинок белых горсть
и чувствуешь, как время тает в пальцах.
И сам ты в этом мире только гость –
один из временных, случайных постояльцев.